ВАЛЕРИЙ БАРИНОВ: Победа никогда не дается легко

— Валерий Александрович, сегодня вы один из самых популярных артистов театра, кино и телевидения. Вы очень много работаете, особенно в сериалах. Вам нравится быть известным?

— Я ведь стал известным и узнаваемым не сразу. Это случилось поздно, я уже поработал в нескольких театрах, играл самые разные роли, снимался в кино и на телевидении. И только после сериала "Петербургские тайны" режиссера Леонида Пчелкина по роману Крестовского меня стали узнавать. Не скрою, мне было это приятно, хотя я понимал, что популярность пришла ко мне не в молодости. Потом узнаваемость стала немного мешать, потому что я почувствовал колоссальный груз ответственности. Особенно в театре. Если уж люди пришли на спектакль, чтобы посмотреть на артиста Баринова, то ты не имеешь права их разочаровать. Ты должен соответствовать, а как же иначе?

— Говорят, что свой первый выход на сцену актер не забывает никогда. Вы помните, как это было?

Бронза - В. Баринов, "Скрипка Ротшильда", Московский ТЮЗ

Лимэн Фельт - В. Баринов, Ли Фельт - Е. Шевченко, "Спуск с горы Морган", Театр им. Вл. Маяковского

Корпелов - В. Баринов, "Трудовой хлеб", Малый театр, 2004 год

Корпелов - В. Баринов, Евгения Львовна - Е. Дмитриева, "Трудовой хлеб", Малый театр, 2004 год

Наполеон - В. Баринов, "Корсиканка", Малый театр, 2004 год

— Помню. Это случилось, когда мне было двенадцать лет, я учился в школе, был пионером и участвовал в художественной самодеятельности. И вот однажды я выступал на эстраде в Центральном парке, у меня был микрофон. Папа и мама сидели и слушали, после выступления мама купила мне шоколадных конфет и по секрету сказала, что мой папа прослезился, глядя на меня. Потом, уже будучи более взрослым, я организовал вместе с ребятами кукольный театр. Сверстники посмеивались, они предпочитали футбол, рыбалку. Я тоже от этого не отказывался, но интересы мои лежали в другой области. Помню, что настоящим счастьем было попасть в наш Орловский драматический театр на новогоднюю елку. Потом я стал работать там рабочим сцены. И мне это тоже очень нравилось. Я был причастен к возникновению чуда, когда на двенадцать или пятнадцать секунд занавес закрывался, а потом открывался, и уже была новая декорация. Как рабочего сцены меня ценили, но иногда я выходил в крошечных ролях на сцену Орловского театра им. Тургенева. Тогда я уже был студентом театральной студии. Когда пришел вызов из института и мне надо было уезжать, то в театре сказали, что обратно они меня не возьмут. Меня это не испугало, потому что я мог вернуться и быть рабочим сцены, мне это нравилось. Орловский театр был в моей жизни первым, и у меня так и осталось ощущение, что он идеальный театр - зал, сцена, кулисы. Когда бываю в Орле и захожу в театр, то понимаю, что и сцена не такая уж удобная, и зал не такой уж большой. Но все равно испытываю внутренний трепет перед этим театром.

— Валерий Александрович, вы не из тех актеров, которые всю жизнь работают в одном театре. Ваша биография - яркое тому подтверждение. Что является причиной вашего творческого беспокойства, вашего стремления к перемене мест?

— Дело в том, что я всегда шел за режиссерами, которые мне интересны. Они, в свою очередь, звали меня за собой. Когда я уходил из Ленинградского театра им. Пушкина, то уходил к Ростиславу Горяеву в Театр Советской Армии. И когда туда пришел Юрий Еремин, я уже сыграл там несколько главных ролей, стал ведущим артистом театра. Но когда Еремин уходил в Театр Пушкина и рассказал мне, каким видится ему театр, то я последовал за ним. К сожалению, там воплотить задуманное не удалось, и я принял предложение Малого театра. Риск был большой, но мне всегда хотелось и хочется проверить себя, попробовать, смогу ли я. Еще со студенческой скамьи Щепкинского училища я испытывал священный трепет перед Малым театром. Но во мне сидят две полярные, на первый взгляд, вещи. С одной стороны, во мне есть уверенность в том, что я выплыву даже тогда, когда материал никуда не годится и режиссер не слишком силен. Эта уверенность пришла с годами и не покидает меня. С другой стороны, когда я начинаю новую работу, то чувствую, что приходится все, буквально все начинать с нуля. Мне кажется, что вот-вот случится страшное, и все поймут, что я все эти годы морочил людям голову, что я ничего на самом деле не умею и не могу. Мало того что это случается со мной в начале работы над новой ролью, это случается еще и перед началом спектаклей, которые уже готовы. Эти муки творчества не отпускают меня, и я целый день накапливаю энергию, чтобы вечером выйти на сцену и выплеснуть ее в зрительный зал. И вот на этой моей уверенности и неуверенности я существую в профессии уже многие годы.

Думаю, что если случится так и я буду абсолютно уверен в том, что могу сыграть все что угодно, даже телефонную книгу, то я перестану быть актером. Как актер я умру. Но как актер я умру и в том случае, если полностью потеряю уверенность в себе, уверенность в том, что могу выходить на сцену. Таков актерский труд. Он должен быть только в радость. Если этого не происходит, то незачем выходить на сцену, незачем заниматься этим непростым делом. Надо получать удовольствие и от игры на сцене, и от мук на репетициях. У меня - так. В работе над ролью у меня всегда наступает момент некоего тупика, когда я понимаю, что совершенно ничего не получается, не выходит, не складывается. И несмотря на ужас, я где-то в глубине себя ощущаю, что это самое лучшее время в моей жизни. И вот ты начинаешь изо всех сил искать внутренние резервы, пытаешься вытащить из себя все, на что способен. И чувствуешь, что в тебе есть эта золотая жила, эта шахта, из которой можно взять необходимое. Вот в эти дни творческих мук и рождается роль, возникает ощущение близкой победы. Победа никогда не дается легко, но от этого ты чувствуешь ее ценность.

— Что питает вашу золотоносную жилу, "шахту"? Какие отношения, или события, или наблюдения участвуют в этом процессе?

— И отношения, и события, и ощущения. Вот когда ты занимаешься этой профессией, что бы с тобой ни происходило в жизни - плохое, хорошее, разное, - это все на пользу профессии. Эмоциональная память работает почти круглосуточно. Даже самые тяжелые события, которые происходят с тобой, остаются внутри тебя, и внутренний голос постоянно твердит: "Запомни". Я все собираю в свою копилку, в свой уголок под названием "театр". И все, что собираю, почти всегда мне пригождается. И чем сильнее зарубки на памяти, тем ярче они воплощаются в той или иной роли. Помню, играл Ахова в спектакле "Не все коту масленица" в театре-студии "Человек". И режиссер хотел, чтобы в финале был женский плач, а он никак не получался. И я попытался показать актрисам, как это надо делать. Дело в том, что у меня в деревне была тетка - профессиональная плакальщица, и делала она это совершенно удивительно, причем на любую тему. Это какое-то особое искусство, мироощущение. Я ее плачи запомнил на всю жизнь, и когда я их слышал, то у меня всегда слезы наворачивались. И это легло в копилку профессии.

— Вы достаточно долго работали в Ленинградском академическом театре им. Пушкина. Чем запомнился вам ленинградский период вашей жизни?

— Приобщением к искусству великих русских актеров. Мне повезло. Я работал в замечательных театрах и, главное, с удивительными актерами. Когда в конце 60-х - начале 70-х я служил в Ленинградском театре им. Пушкина, ныне Александринском, то мне посчастливилось выходить на сцену с великим Николаем Константиновичем Симоновым. Он был уже в летах. Я с ним работал в "На дне", где он играл Сатина, а я Алешку. Это было для меня потрясением, я понимал, что сейчас уже так не играют, что он артист старой школы, но он так произносил знаменитый монолог о человеке, что у меня перехватывало дыхание, я дрожал, а в зале пробегал электрический разряд. Я видел его в спектакле "Перед заходом солнца" и выходил с ним на одну сцену в "Легенде о Тиле Уленшпигеле". Это было потрясающе.

Еще одно потрясение - это Большой драматический театр. Тогда была такая практика: в свои выходные дни театры менялись площадками, и БДТ играл на сцене Пушкинского, а мы на сцене БДТ. Театр Георгия Александровича Товстоногова был поистине великим. Я смотрел спектакли по несколько раз. Особенно "Мещан" с Евгением Лебедевым. Я каждый раз смотрел и каждый раз пытался понять, как он это делает, но понять это невозможно. Я хотел научиться, но понимал, что и научиться этому невозможно. Лебедев был и остается для меня актером номер один.

— В силу своей профессии актеры много общаются с самыми разными людьми, с людьми разных профессий, разных убеждений. Наверняка в вашей жизни были встречи, которые оставили после себя глубокий след?

— Да, это так. Мне посчастливилось встретиться с Александром Исаевичем Солженицыным. Это случилось, когда Малый театр работал над спектаклем "Пир победителей". Пьеса была сложная, про войну, да еще и в стихах. Солженицын написал ее в лагере. И я долго не мог найти для своего героя Ванина нечто личное, нечто такое, что цепляло бы меня за живое. И вот на встрече с Солженицыным я узнал, как он создал свою пьесу. Заключенных гоняли из бараков на работу. Идти надо было час с лишним. Солженицын шел, сочиняя на ходу стихотворный текст. А чтобы легче было запомнить, он сочинял в ритме шагов. Писать в лагере было нечем и не на чем. И как только я представил себе этого человека, заключенного, будущего Нобелевского лауреата, человека, к которому придет мировая слава, человека неравнодушного к судьбе отчизны, я был в потрясении. Конечно, встреча с этим удивительным человеком оставила в моей душе и сердце глубокий след.

— Валерий Александрович, наверняка у вас есть минуты, когда вы можете понаблюдать за зрителями. Каковы ваши впечатления?

— В отличие от многих актеров, я например, люблю, когда в театр приходят молодые ребята, которым по четырнадцать или шестнадцать лет. Это такая шумная веселая толпа, ничем не обеспокоенная, не испытывающая комплексов. Билеты распространяли в школе или они приехали из Подмосковья и особенно не настроены воспринимать спектакль. Они пришли, потому что их привели. Они острят, шутят, веселятся. И вот "поймать" такую публику, "зацепить", заставить их обратить на себя внимание, переключить их внимание на то, что происходит на сцене, очень трудно. Но когда это случается, то нет более благодарных зрителей. Помню, я играл в спектакле Малого театр "Коварство и любовь", и современные ребята, оказывается, потрясены тем, что их ровесники, такие молодые и хорошие герои, погибают. Для сегодняшней молодежи, воспитанной на американских боевиках с неизменным "хэппи эндом" трагический финал вызывает неподдельное удивление. Они плачут, смотрят, затаив дыхание, а в финале громко хлопают и свистят, потому что именно так могут выразить свои чувства. У меня даже появилась такая шутка. Когда я прихожу домой после спектаклей, на которых было много школьников, и дома спрашивают, как прошел спектакль, я отвечаю: "Все в порядке, освистали!"

— Это правда, что у вас два дня рождения?

— Правда. На самом деле я родился 22 декабря 1945 года. Были лютые морозы, и меня повезли регистрировать, записывать только после Нового года. Это случилось 15 января 1946 года, так что у меня на самом деле два дня рождения. Родом я с Орловщины. Детство прошло в деревне, и поэтому еще ребенком я начал заниматься простыми крестьянскими делами, например, пасти скот. А это значит встречать заход и восход солнца. Это значит, что времени много, можно думать, мечтать. Ты один на один со своими мыслями, предоставлен самому себе. Я говорил, что все ощущения собираются в уголке под названием театр, и там до сих пор живут мои воспоминания о чудесной красоте природы, о запахе сена, о морозных и снежных зимах. У меня из детства только хорошие воспоминания...

— Ваши воспоминания о детстве в Орле, о родителях, о театре, в котором прошла юность, очень теплые. Вы, похоже, из тех людей, которые размышляют о том, что такое дом, родина?

— Бывают в жизни минуты, когда надо крепко и хорошо подумать о том, кто ты и что ты в этой жизни. Это, как правило, случается тогда, когда я приезжаю в Орел. Мне нравится бывать здесь. Я уехал из Орла в шестьдесят четвертом году, и уже сорок один год, как я не живу в этом городе. Долгие годы, когда я жил в Ленинграде, потом в Москве, когда еще были живы родители, я всегда говорил: "Я еду домой". И это несмотря на то, что у меня уже была квартира и в Петербурге, а потом и в Москве. Приезжал, выходил на вокзал, видел знакомый пейзаж и понимал, что я дома, что я в полной безопасности, что я доверяю себя этому родному месту. Когда родителей не стало, понятие дома изменилось. Домом стала Москва, а здесь, на Орловщине, - моя родина.

Редакция журнала "Театральная Афиша"
Пишите нам: afisha@teatr.ru

главная страница | Реклама на сайте | театральный клуб | третий звонок | рекомендуем спектакли | ссылки | журнал