ЮРИЙ СТЕПАНОВ: Меня научили бороться до конца

Юрий Константинович СТЕПАНОВ родился 7 июня 1967 года. Закончил Иркутское театральное училище и РАТИ-ГИТИС (актерско-режиссерский курс П.Н. Фоменко). В театре "Мастерская П. Фоменко" - с его основания. Среди ролей - Собачкин во "Владимире III степени" Гоголя, Бенджамин в "Шуме и ярости" Фолкнера, Чичиков в "Чичикове, Мертвые души, том второй" Гоголя, Ислаев в "Месяце в деревне" Тургенева, Алджернон в "Как важно быть серьезным" Уайлда, Лыняев в "Волках и овцах" Островского, Чебутыкин в "Трех сестрах" Чехова. На-гражден театральными наградами - премией Московского фестиваля им. Высоцкого (за роль Бенджамина); премией за лучшую мужскую роль на Международном фестивале "Контакт-93" (за роль Лыняева); лауреат премии "Чайка" в номинации "Синхронное плавание" (за актерский ансамбль спектакля "Три сестры"). Снялся в пятнадцати картинах, среди которых "Время танцора" В. Абдрашитова, "Орел и решка" Г. Данелии, "Дневник его жены" и "Прогулка" А. Учителя, "Война" А. Балабанова, "Штрафбат", "Гражданин начальник" и "Стилет" Н. Досталя.

Юрий Степанов обладает редкими для актера качествами: имеет твердые убеждения, знает, что такое хорошо и что такое плохо, любит прямые и честные разговоры, ненавидит интриганство, кокетство, капризы и прочие обязательные атрибуты, сопутствующие актерскому успеху. Он - человек слова, он - человек дела. Он - артист театра и кино Юрий Степанов. Он часто появляется на кино- и телеэкранах, а в его нынешнем театральном репертуаре "Мастерской П. Фоменко" четыре спектакля - "Волки и овцы" Островского (Лыняев), "Двенадцатая ночь" Шекспира (сэр Эндрю Эгьючик), "Мотылек" Гладилина (Полковник) и "Три сестры" Чехова (Чебутыкин).

- Вы родились и выросли в деревне, далеко от столицы. Там другая жизнь, другие возможности, в чем-то другие представления о самых разных вещах. Вы стали актером вопреки или благодаря людям, которые вас окружали, обстоятельствам и ситуациям?

- Это случилось как-то само собой. И не вопреки и не благодаря. Я родился в Иркутской области. Жил, как все ребята, копал картошку, ловил рыбу, охотился. Еще занимался спортом и ходил в Дом культуры в кружок самодеятельности. Моим первым учителем была директор нашего Дома культуры Ольга Васильевна Фирсова. Потом я поспорил с товарищем, что поступлю в театральное училище. И поступил. Учился в Иркутске. Позже туда приехала Ольга Васильевна и сказала, что если я хочу продолжать заниматься актерской профессией, то надо ехать в Москву и поступать к Петру Наумовичу Фоменко. Только к нему. Так я и сделал. Поехал в Москву и поступил. Я Петра Наумовича совсем не знал, мне просто о нем очень много рассказывали. В ГИТИСе я учился на актерско-режиссерском факультете, в актерской группе. Конечно, одновременно какие-то навыки режиссерской профессии приобретались. Это происходило просто потому, что мы учились вместе, жили бок о бок, работали. Что-то откладывалось. А свою профессию я осваиваю каждый день. Меня так научили. Надо читать, надо думать, надо что-то предлагать режиссеру, а что-то надо и отвергать. Это азы профессии, которые я по-солдатски выполняю, и это мне помогает.

Глафира - Г. Тюнина, Лыняев - Ю. Степанов, "Волки и овцы"

Ирина - К. Кутепова, Чебутыкин - Ю. Степанов, "Три сестры"

Гриша - Ю. Степанов, "Варвары", 1999 г.

Полковник - Ю. Степанов, рядовой Лебедушкин - П. Кутепова, "Мотылек"

В фильме "Штрафбат", кинокомпания "МакДос", режиссер Н. Досталь

Ю. Степанов и П. Кутепова в фильме "Штрафбат", кинокомпания "МакДос", режиссер Н. Досталь

Ирина - К. Кутепова, Чебутыкин - Ю. Степанов, "Три сестры"

В фильме "Гражданин начальник", кинокомпания "МакДос", режиссер Н. Досталь

Лыняев - Ю. Степанов, "Волки и овцы"

- За время совместной учебы с режиссерами вы, наверное, заметили, что большинство из них не любят, когда с ними спорят. Если во время работы вы понимаете, что режиссер неправ, вы можете сказать ему об этом?

- Конечно! Только так. У меня всегда есть свое мнение, и я его отстаиваю. Но, конечно, если это не спор ради спора. Это - никогда. Если та или иная позиция мне важна, то я не думаю о том, что вот передо мной сидит режиссер, и я слова не смею сказать. В конце концов, мне же выходить потом на сцену, а не ему. Я буду пытаться объяснить, что меня не устраивает и почему.

- В театральном мире за всеми учениками Петра Наумовича Фоменко прочно закреплено определение "фоменки". Что лично вы вкладываете в это понятие? Что отличает "фоменок" от артистов других школ?

- Ничего специально мы для рождения этого определения не делали. Просто нас так в институте называли. А рождение театра - ну, так выпало, так сложилось, так расположились звезды. Каждый из нас в институте развивался в меру своих способностей, но за нами, конечно, наблюдали педагоги. Важно то, что Петр Наумович сделал мудрый, даже великий поступок. Он очень педантично подошел к выбору всех педагогов, кто будет нами заниматься. Фоменко знал возможности каждого из преподавателей, и нас учили Алла Сигалова и Николай Карпов, Сергей Женовач и Евгений Каменькович, Ольга Фирсова и Владимир Иванов. Фоменко сказал им, что мы - его дети и у нас должны быть большие учителя.

Естественно, что он сам принимал участие в нашем росте. В самом начале он не слишком вторгался в то, что мы делали, изучал нас, приглядывался. Но чем дальше, тем больше приближал нас к себе. Первые три года в институте я не помню выходных. Может быть, они и были, но я их не помню. Даже каникулы были только летние. Вот сейчас у Сергея Васильевича Женовача очень хороший курс - сильный, мощный, умный. У них тоже нет ни выходных, ни праздников, ни каникул. Они чем-то похожи на нас.

Я думаю, что с этой чистотой, какая есть в ребятах, приходит и очень важная история в нашей профессии - ремесло. Многие пробрасываются этим, говорят, что учиться не обязательно, возьмем человека с улицы, и он нам все сыграет. Нет, не сыграет. Нужно постигать ремесло, нужно нарабатывать все - от мышечной памяти до умения самостоятельно мыслить. Это просто необходимо. И у "фоменок" это есть. И я это не только чувствую, но я это еще и вижу просто потому, что имею возможность ходить на спектакли нашего театра, в которых я не занят. Я вижу, что и как они делают, понимаю, о чем они думают, что они хотят сказать, вижу все, чему они научились. А главное, я понимаю, что люди, выходящие на сцену, знают, зачем они это делают, знают, что хотят сказать зрителям. Конечно, не каждый раз это получается, но они стремятся играть роли так, будто делают это в последний раз.

Если ты хочешь рассказать зрителям именно ту историю, что была придумана, то ты не должен разбрасываться, за каждый спектакль надо бороться. Бороться, чтобы он получился. Иногда я думаю, что жизнь может повернуться так, что я не буду заниматься этим театром. Ну, всякое бывает. Но это не значит, что я буду работать в другом театре. Здесь заложен такой мощный фундамент, что остается только строить, строить и строить. Здесь столько неисчерпанного и познавательного, что в других стенах я себя не представляю. - С такой требовательностью к себе, с таким серьезным отношением к делу вам, должно быть, нелегко приходится на съемочной площадке, где властвуют совершенно иные законы?

- Напротив. Это-то как раз в первую очередь помогает мне в кино. Потому что сейчас кино вышло на такой уровень, когда слово "бизнес" звучит там гораздо чаще всех остальных слов. Некоторые режиссеры вообще не могут и не умеют работать с артистами. Другие хотят и могут, но для этого на площадке нет времени. И все эти составляющие говорят о том, что актер должен быть сам подготовлен. Тот сундучок, который накоплен мною здесь, в театре, - там мне просто необходим. На съемочной площадке я его просто открываю и пользуюсь накопленным. Иногда я за собой замечаю, что только после того, как сцена отснята, я понимаю, что надо было играть иначе. Но в кино изменить сегодня ничего нельзя. Дубль сделан, и все катится дальше.

Раньше можно было переделать. Я еще застал то время, заскочил, как говорится, в последний вагончик, когда Вадим Абдрашитов снимал "Время танцора". Там была степенность, последовательность, желание, силы и возможность сделать лучше. Сейчас ничего этого нет. Но у меня есть возможность сравнивать, я знаю, как в советское время снимали кино. Конечно, и тогда это было не везде, и все зависело от режиссера. Но мне повезло. Когда мы снимали сериал "Гражданин начальник", мы с Николаем Досталем работали ночами, потому что на съемочной площадке не было времени обсудить роль. Вечером мы садились, выводили свои версии, потом сводили к одной общей концепции, а утром, подготовленные, уже приходили на съемочную площадку. Это происходит сегодня редко. Но все же происходит! А бывает и так. Подходишь к режиссеру один раз, второй, третий, пятый, и он все твои начинания приветствует. Тогда ты начинаешь работать только сам. Сам делаешь свою роль. И тогда ты становишься в большей степени автором своей работы, чем режиссер. А режиссер, получается, твой соавтор только в том, что он тебя на эту роль пригласил. Бывает и такое.

- Вы играли в пьесах Тургенева и Шекспира, Чехова и Островского, Уайлда и Блока, играли современников и героев классических произведений. Случалось ли так, что роль заставала вас врасплох, что вы не были к ней готовы?

- К счастью, таких моментов не было. Потому что нас готовили к тому, чтобы мы были готовы к случаю. Если я останусь один на льдине, я не буду биться в истерике и кричать, что вот и закончилась моя жизнь. Я об этом подумаю только тогда, когда остановится мое сердце. Меня этому научили. Научили бороться до конца. И если мне предлагают, я не отступаю. Вот есть пьеса, которую я знаю, читал, вот этого персонажа я хотел бы сыграть. Никогда не приветствовалось в нашем театре слепое распределение ролей, вывешенное на бумажке. Тебе всегда и все скажут в глаза. Посмотрят на твою реакцию, выслушают тебя. А потом уже вывесят распределение ролей. Все, что я играл в своем театре, мне предлагали, глядя в глаза. Если есть история, то ее надо вначале обсудить. Конечно, если бы возникла ситуация, когда Петр Наумович поставил бы меня перед жестким выбором - либо съемки, либо театр, я бы, конечно, выбрал театр. Это понятно. Однажды у меня была очень сложная ситуация с фильмом "Гражданин начальник". Я очень хотел сниматься в этой картине, мне было интересно. И деньги были нужны. И мне нужен был этот ручеек, чтобы вплыть в это дело. И Петр Наумович меня понял, предоставил мне эту возможность. И я бесконечно ему за это благодарен.

- Что приносит вам большее удовольствие - процесс работы над спектаклем, репетиции или тот момент, когда вы выходите на сцену и остаетесь со зрителем один на один?

- Репетиция, работа над спектаклем для меня никогда не прекращается. Когда репетиция прекращается, то спектакль надо снимать. Вот это я усвоил. И попробовал на практике. Каждый спектакль - это ведь еще и маленькая репетиция этого спектакля. Разминать материал в репетиционном зале сложно и интересно. И там бывают моменты, когда ты вдруг упираешься в стену и не видишь выхода. Этот момент надо просто пережить. Хорошо, если это случается сразу и у всех. А вот когда ты понимаешь, что кто-то понимает, а ты - нет, вот тут нужно успокоиться. Я например, беру автономную от этой работы литературу, фильм, если мне позволяет время, я даже могу уехать на время из города. Потом возвращаюсь, говорю, что я свой файл очистил, давайте еще раз будем разговаривать.

Конечно, были роли, которые не получались и не получились. Вернее, надо сказать так: я не думаю, что у меня есть работы, которые полностью получились. Но, одновременно, удачными считаю все свои работы. Ведь удача - это не всегда то, на что зрители валом валят. Бурные аплодисменты, цветы и так далее - это, конечно, приятно. Но все без исключения роли - это время, которое ты потратил, нервы, это периоды, когда ты не дома, когда ты не с семьей, когда ты не на рыбалке и не на охоте. Твои роли - это твое время, твои кусочки жизни. Один мудрый человек сказал, что не надо говорить, что пройдет время и все будет нормально. Время вечно, это мы пройдем, а время подождет, когда мы пройдем. Так что мои роли - это моя жизнь, которая мне дорога.

- Как вам кажется, какие черты характера помогают вам заниматься актерской профессией? И вообще без чего, на ваш взгляд, нельзя обойтись в ремесле, которое вы выбрали?

- Есть одна черта характера, может быть, я себя обманываю, но она мне помогает. И за это - хвала моим родителям. Они научили меня трудиться. Это не значит, что я с утра до ночи выкапывал картошку или строил дома, хотя все это было в моей жизни. Но не в этом дело. Просто я по натуре очень ленивый человек. Мне нравится ничего не делать, сидеть дома, никуда не спешить, никуда не ехать. Но когда наступает час "Х", то надо уметь собраться, надо идти по тому пути, который ты выбрал. Сейчас многие и в театре и в кино грешат тем, что постоянно ноют. То не нравится, это не нравится. Особенно меня раздражает, когда это делают мужчины. Вот они ходят и ноют. Если тебе все не нравится, то иди, борись с этим. Сделай так, чтобы тебе нравилось, а если не можешь, то сиди и молчи. Но только не ной. А если тебе это все настолько не по душе, что нет сил терпеть, тогда уходи из профессии. - Ваши экранные герои, как правило, сильные личности, люди, занимающиеся настоящей мужской работой. Считаете ли вы профессию актера мужской профессией?

- Я - да. Я не согласен с теми, кто утверждает (это касается режиссеров), что актерская профессия не мужская. Для меня это прежде всего людская профессия. Для мужчин - мужская, для женщин - женская. Она совсем не среднего рода. Она просто универсальная. В тех режиссерах, которые не видят в актерской профессии мужского начала, в самих много непостоянства, кокетства, тщеславия и самолюбия. А в нашей профессии нужны мужество и терпение. Адское терпение. И в этом она абсолютно мужская. Терпеть, ждать - это главное. Я уже не говорю о том, что нужна физическая сила. Ведь часто бывают случаи, когда ты приезжаешь на съемочную площадку в десять часов утра, а в кадр входишь в два или в три часа дня. У меня был случай, когда я приехал на объект в девять утра, а вышел на площадку только в половине первого ночи. Конечно, можно сказать: все, хватит, я уезжаю. Но если тебе это нужно, то надо терпеть, надо ждать. Вся проблема на самом деле в том, кто и как к этому относится. Ведь и овчарку можно воспитать так, что она, увидев поднятую руку, упадет и умрет со страха. А можно научить ее нападать на все, что движется. Это зависит от рождения, от воспитания, от того, чему тебя научили. Если ты хочешь приходить, ныть и качать права - это одно. Если ты приехал, отработал, получил деньги - это другое. А если ты при этом хочешь сказать людям еще и нечто важное - это уже третье.

- Есть ли такая сторона в жизни театра, которая вызывает у вас сильное неприятие? - Есть. Это закулисная возня. Это явление, к сожалению, повсеместное. Закулисное варево: кто-то что-то кому-то сказал, и поехало… Но если ты нормальный человек и это тебя задело, то ты должен знать, что можно пойти и прямо обо всем спросить, если тебя это, конечно, интересует. Ну а если у тебя не хватает духа, тогда - молчи. Закулисная возня ведь никому удовлетворения не приносит. Никому, кроме того, кто все это затеял.

- Интриги чаще всего возникают от зависти к чужому успеху. Но стремиться к успеху - это нормальное состояние любой творческой личности. Вам знакомо это чувство?

- В чистом виде, честно говоря, нет. Я просто хочу видеть результаты своего труда. Как каждый нормальный человек. Конечно, мне нравится, когда сапожник хвалит сапожника, мне приятны похвалы моих коллег. Если зрители мне хлопают, принимают мою работу, то, конечно, и это мне приятно. Но все это - вещи сопутствующие. Работать только ради успеха - это, на мой взгляд, тешить самолюбие, не более того. Ради этого работать не хочется. Вот у меня мама была педагогом. Когда мамины выпускники самых разных лет узнали, что она больна, узнали случайно, она скрывала, то они обступили весь наш дом, привезли все, что нужно, просто приехали к ней. Почему они приехали? Вопрос риторический. Также и с моим отцом. Когда он ушел из жизни, проститься с ним пришло такое количество народа, о котором я даже не догадывался. Так что каждый человек достоин каких-то результатов…

- Вы можете вступить в конфликт с человеком, который с пренебрежением относится к тому, чем вы занимаетесь на сцене и в кино? К тому, как вы зарабатываете свой хлеб?

- Да бога ради, пусть говорят, что хотят. Кроме жалости эти люди ничего у меня не вызывают. А жалость, по-моему, самое оскорбительное чувство. Ну не хотят понимать, чем я занимаюсь, и не надо. Правда, иногда интересуются с познавательными целями, тогда я пытаюсь объяснить. А когда в вопросе звучит снисходительная нотка, то я не обращаю внимания. Иногда привожу пример. Вот ты футбол любишь? Любишь. А футбол - это спектакль. Игроки гоняют мяч и живут на доходы от этого дела. Человек задумывается. Надолго. К сожалению, пришло время принудительного питания. Грустно смотреть "Аншлаг", такая тоска берет. Но зритель не виноват. Ему это запихивают и там и там. И он вынужден это есть. Вообще это страшное оружие. Иногда мне кажется, что такое "искусство" - это преступление, за которое надо наказывать. Но нашим большим людям, которые решают, как мне жить, сколько мне платить и так далее, это нравится. Поэтому о чем здесь можно говорить? Глупо доказывать, что рок-н-ролл лучше "фабрики звезд" и т.д. В нашем театре принудительного питания нет. Каждый из наших зрителей сам решает, что ему нужно.

- Сегодня вся театральная общественность обсуждает предстоящую театральную реформу. Вас как актера эта тема волнует или это головная боль руководителей театров?

- Меня это задевает. Я даже занимался этими вопросами, интересовался. Но вся беда в том, что я еще не слышал ни одного честного объяснения того, что нам предлагают. Честно они это скажут тогда, когда все произойдет. Что им нужно? Здания? Деньги? Что? Они вуалируют это как могут и как хотят. Это позорная история. Она позорная еще и потому, что туда втянуты люди искусства, люди с громкими именами, которые забыли, на чем они сделали эти имена. И забыли, кто им помог их сделать. Они сознательно заставляют людей делать шоу. Уровень культуры сейчас в России очень низкий. То, что случилось с новогодним "Огоньком", - это не звонок. Это надо просто бить в колокол. Иначе в ближайшем будущем нас не ждет ничего хорошего.

- Будущее - это дети. Им жить в том мире, который строится сегодня и сейчас. У вас растет сын. Какие надежды и планы вы связываете с ним?

- Я хочу вырастить из него прежде всего человека. Хочется еще детей. Даст бог, мы со-гласны. Надо вкладываться в воспитание детей. Потому что если этого не делать, то потом не надо бегать и охать, ахать, как так получилось, что он сделал то-то и то-то. Чем дальше, тем больше я понимаю, что ему надо сделать много прививок. Я сейчас не о медицине говорю. Хочу, чтобы у него была физическая подготовка, чтобы он мог себя защитить. К сожалению, у нас это становится необходимостью. Хочу, чтобы выучил языки, чтобы он умел не теряться после того, когда жизнь задаст ему самые простые и самые сложные вопросы...