Это попытка театра набросать черты «лишнего» человека, продолжившего шеренгу так называемых «живых трупов» – чеховского Иванова, толстовского Федю Протасова и других. В этом же ряду и вампиловский Зилов. Зилов (Константин Хабенский) во многом повторяет судьбу Иванова: так же обманывает прекрасную женщину, свою жену (Марина Зудина), так же пытается связать свою судьбу, а вернее сказать, цепляется за совершенно не нужное ему юное создание (студентка Школы-студии МХАТ Ольга Литвинова). Изолгавшийся и спившийся до галлюцинаций, он не различает сон и явь. Четверть века назад Олег Ефремов в роли Зилова на сцене МХАТ мучительно пытался нащупать пальцем ноги спусковой крючок охотничьего ружья: его героя, разочаровавшегося в жизни интеллигента, трясло от страха перед смертью и бессилия перед жизнью. Приглашенный сегодня на эту роль из петербургского Театра им. Ленсовета К. Хабенский начинает почти с той же мизансцены, какой закончилась линия Зилова – О. Ефремова: его трясет уже в первом появлении перед зрителями. Такой невероятный психофизический градус актер поддерживает на протяжении всего спектакля – это что-то вроде самосожжения или непрекращающегося нервного припадка, подпитываемого постоянными прикладываниями к рюмке. На глазах он превращается в человека паясничающего, рыдающего и издевающегося над друзьями, представление о которых искажено его воспаленным воображением. На самом деле теряет человеческое лицо он сам, предав близких ему женщин, память отца и даже собственную скромную мечту-символ – утиную охоту. В одном из эпизодов спектакля герой бросает ключи, отказываясь от собственной квартиры. Сегодня этот жест можно воспринять как «шанс» влиться в миллионную армию «живых трупов» – бомжей. В решительно отчаянном исполнении К. Хабенского в его герое различается человек, не пожелавший жить как все, без оснований возомнивший себя выше других, предавший все святое, неудачно пытающийся сыграть в жизни жанр трагического гротеска. Духовная драма Зилова, а точнее – его душевная болезнь – не портрет современника, не история души, а некое предостережение театра, в художественной памяти которого заложены судьбы и других людей, бросавших вызов богу и морали. Можно осуждать злую шутку его друзей, пославших ему, живому, надгробный венок, но в данном случае это перст судьбы.
Режиссер А. Марин. Художник В. Комолова. Балетмейстер Р. Ходоркайте.