|
|
Просьба все замечания, касающиеся неточности в информации о спектакле, а также модерирования отзывов оставлять не здесь, а направить письмо администраторам сайта: afisha@teatr.ru
| lisalisa |
21.11.2007 | | |
«Электра» маэстро Сузуки, играемая Таганкой, резка, как взмах катаны. И так же внезапна, как удар самурайского меча. Боли нет, но отчего-то трудно дышать и тяжелая глыба застывает в груди… Свершился переход в иное измерение, в как выход из борений инь и ян. Достигнут катарсис, к которому ведут зрителя великие трагики античности.
Японская метода, построена на особом ощущении актером своего тела, учитывает циркуляцию внутренних токов, когда не реплика рождает нужную эмоцию, но рождающая лишь тогда, когда тело готово взорваться от распирающей энергии – отсюда тот резкий животный голос-вскрик, что слышен со сцены.
Софокл, собственно, и показывает возвышенные страсти и их низменное животное начало. Древнегреческие трагедии вскрывают людские страсти, оставляя их первозданном, неприкрытом ничем виде. Позже мировая литература научится, путаясь в словесах, искусно прикрывать страсть то высокой идеей, то нравственными законами, то духовными исканиями. Весь наш Достоевский за многословием и ювелирной гравировкой татужа по живому телу страсти, маскирует ее то под любовь, то под поиск истины, то под жажду власти… Хотя у страсти столп один – несогласие с Творцом и желание продиктовать действительности свою волю, стать ее творцом. Конкуренция с Богом не дает покоя героям Достоевского и Шекспира, Лермонтова, Гете, Ницше… Вот эта страсть-протест против устройства мира, желание пересоздать его, хриплым криком вырывается из гортани, из самого нутра Электры - «Агамемнон!». Мать не права. Неважно, прав ли был отец. Сейчас для Электры Агамемнон – дух мщения, питающий ее. «Агамемнон!» - кричит дочь то в злобе, то в отчаянии, то в пророческом исступлении. Ни бумага, ни экран компьютера, на котором набирались строки статьи, не в силах передать оттенки крика Электры, будто разрывающего грудь актрисы (Нина Татишвили).
Иная страсть вкупе со страхом изогнула и изломала в причудливый японский иероглиф тело Клитемнестры (Любовь Селютина). Лицо мужеубийцы – маска, скрывшая «образ и подобие». В ее хриплом голосе – страх, отчаяние, сомнения, боль и, как это ни странно, желание умереть. Мне услышалось так. Потому что смерть – последний рубеж в траектории, по которой мчится ненависть и отрицание Клитемнестры. Ненависть к жизни влечет к смерти. За этим рубежом – освобождение:
«ХОР
О Атреев, познавший все бедствия, род!
Наконец ты желанной свободы достиг…»
Когда смотришь на игру Любови Селютиной, поневоле обывательски (по-простому, по-житейски) сочувствуешь актрисе: «Разве возможно это сыграть? Сыграть ТАК?» Но актерский талант, внутренняя пластичность и гибкость – действительно дар богов. Этот талант позволяет актрисе быть такой разной в спектаклях Таганки. И выносить, казалось бы, на пределе человеческих сил накал энергий и страстей в «Электре».
Поток энергии, идущий со сцены, вдавливает в кресла – чтобы, заставив душу содрогнуться, исторгнуть из нее грязь будничной сутолоки или конфликтных переживаний, освободиться от суетных страстей, ОЧИСТИТЬСЯ. Ибо катарсис, к которому подводит зрителей античный театр и есть очищение. Древнегреческому теоретику Аристотелю дословно последовал японский мастер Т.Сузуки – философ и самурай.
* * *
Спасибо артистам! Спасибо Таганке! | | |
|
|
|